назад вперед

Оборотная сторона


Ты, браток, пойми: я ж ведь как раз парень интеллигентный. Не в смысле, что там два курса «керосинки» отбарабанил, а так вот – просто, - по жизни. Дел этих сроду не секу, не люблю и не касаюсь. И, кстати, на зоне не был. Раз, правда, совсем чуть было не залетел. Обошлось. А история тогда вышла уматная – ты чего, я те дам!

Была у меня телка в Харькове. Я там по геофизике пахал – в восемьдесят шестом, не то – в восемьдесят седьмом. Так она запала – не оттащишь. Ну и у меня на нее – двумя руками не согнешь. А видимся-то редко. Я ж туда – наездами только, в экспедиции вроде. Или она когда – в Москву ко мне. Но уж как встренемся, - сам понимаешь: иной раз по суткам из койки не вылезаем. Все выходные, считай, так и проработаем. Вообще, я сильно к ней тогда прикипел. Жениться даже хотели.

А был у меня кореш. Сосед. По старой еще квартире. Я ж тут, в восьмом, где «Диета» жил. Он, сосед, скульптором был. Какую-то свою даже академию кончил. Но что ли по искусству у него что-то не срослось. Или платили там мало. Стал он,

короче, памятники на кладбищах лепить. А пил круто. И так вот: месяц повкалывает, копейку зашибет, потом гудит два. Ну, не два, может – полтора… Короче, ты меня понял. Причем, по пьяни оченно со мной любил побазлать, особенно про перестройку, политику разную. Или за баб. Я ж тогда, как ты бы сказал, - «отвязный» был. Дамам нравилось.

Так вот. Раз зимой слупил он тыщи полторы. По тем-то деньгам, в восемьдесят седьмом, - прикинь! – полторы тыщи! И зовет меня в кабак. А на той стороне, - помнишь? - гадюшник еще был. «Шоколадка» назывался. Ну… ну… ну… Нет! – не в том, что сгорел, в следующем… Ну да, раньше «Таврия» была. Но это до того еще – в семидесятые. А потом «Шоколаку» сделали… Так, короче, мы с ним коньячины набрали. Тогда ж еще эта – борьба с алкоголизмом была… А? Да!… Страшное дело!… Горбатый – хер лысый!… В той «Шоколадке» только шампанское и давали. Ну нам-то по фигу. Я ж говорю: Леха при бабках. Лехой его, скульптора, кстати, звали. Так-то

вообще – Алексей Гаврилыч. Но у нас все Леха, да Леха. Тезка, стало быть, твой. Так он, значит, из-под полы где-то желтого рублей по двадцать пять взял. Забурились мы в «Шоколадку». Сели. Культурно так. Шампуня заказали – на стол. Коньяк – с собой рядышком, под лавки по пузырю. А Леха, - он это, с разговором был: - Отлично, говорит, - сейчас «коблер» пить будем!

Мы в бокал шампуня плеснем до половины, а сверху – коньяку. Что отопьем, потом уже только коньяком доливаем. Забирает! Закуски там разные… Душевно, короче, расположились. Потом лабухи подвалили, - забацали.

И только что-то меня повело. Харьковская эта вспомнилась…

    Знаешь что, - говорю, - Леха, а рвану-ка я сейчас в Харьков.

А пятница как раз была, и денег у меня на кармане – аккурат на дорогу туда-обратно. Думаю: ночью в поезде просплюсь, утром – к ней; суббота-воскресенье там, а к утру в понедельник – назад…

    Да брось ты, - он говорит, - хорошо ж гуляем. Давай лучше

еще вмажем.

Ну, понятное дело: вдвоем-то, в компании ему веселей…

Вмазали.

    Нет, - говорю, - все-таки поеду…

Он говорит: - Да ты что, из-за телки, что ли, когти драть будешь?! Вон их, гляди сколько! Снимем, если приспичило!

А рядом, через столик, и впрямь две биксы сидели. Ничего, симпатичные, особенно одна. И главное, пустые, - без мужиков.

Еще по фужеру освоили. Леха говорит: - Так этих-то ты давай, пригласи…

Ну туда, сюда. Короче, я подваливаю: - Разрешите, - говорю, - вас на танец! – симпатичной которая.

    Ни фига, - она говорит, - не танцую.

Потом опять приложились. Я – по-новой. Обычное дело. И только подруливает ко мне халдей ихний, ресторанный: - Вы, - говорит, - ребята, этих кошелок не трогайте. Эта, что справа, она тут жена официанта нашего.

А я ж заведенный уже с «коблера». – А что, - говорю, - такого? Я ж ее пока, по-моему, не насилую. На

танец только приглашаю. – И давай опять! Телки хихикают. А официант обратно ко мне, и говорит, сука, так ласково: - Пойдем, - типа, - со мной на кухню. Разговорчик есть.

Я б трезвый, конечно, тормознул. А тут – все ж до фени. – А чего, - говорю, - и пойдем!

Леха мой сидит рядом совсем. Ну, понятно, - косой. Но меня-то не пьяней. Он же вообще здоровый как лось. Говорю же: скульптор. Ручищи – во! Но, - ты понял, - не врубается…

А там, на кухне, - известное дело, - они на меня всей шоблой своей навалились – человек в пять. И, - знаешь, - этот дом-то, где «Шоколадка», он вроде буквы «П» такой, только если б эти, ножки, что с боков – покороче; а торцом – длинным на проспект повернут. Так вот, сзади, в самом углу правом, у них из кухни черная дверь оказалась – аккурат во двор. Так они меня на улицу за дверь вынесли, и давай там охаживать. И так, и эдак, и ящиком каким-то по репе… А потом – брык – все разом назад, и сами дверь изнутри за собой захлопнули.

Остался я, значит. Снаружи, во дворе. А говорю же: февраль, что ли, был. У меня прикид-то весь верхний – там, в гардеробе. Я поднялся. Смотрю, кажись, - ничего, целый. Дверь дергаю – заперта. А холодно… Пошел себе, по тротуару, угол обогнул, на проспект вышел и с главного входа опять внутрь, в кабак заныриваю. И в зал. Гляжу: скульптор сидит себе, где сидел. Я через зал – к нему. И мне, как на зло, прям – нос к носу – навстречу опять халдей. Не тот, что снял-то меня, а как раз, как выяснилось, муж той биксы; он, между прочим, больше всех там, за задней дверью надо мной свирепствовал. А тут – раз – идет себе среди столиков, пропеллером крутит. И так, знаешь, поднос с пузырем на одной руке держит… Что-то я озлился! Ка-ак вмочил ему копытом – прям посередь зала. Шампанское в одну сторону; он – в другую. Я еще. Красота, блин! Шум, гам. Все повскакивали. Меня держат. Опять их братва кухонная повысыпала. А Леха опять сидит, с понтом, не въезжает. – А чего, мол, такое?… Да в чем дело?… - Меня эти гаврики опять на кухню к себе затащили, давай там

по-новому буцкать… Но тут как раз менты поврывались: выдернули. Дальше я смутно помню: отвезли в отделение, протокол, вроде, составили; сами еще напинали, а под утро – коленом под зад.

Домой я дочапал, спать завалился. Только помню, на скульптора Алексея зол был. Что ж, - думаю, - гундосый такой: за друга не встрял! Но часиков в десять он сам заявляется: - Ой, чего-то, - говорит, - я вчера не просек, то, да се… И тоже весь помятый какой-то. А у меня бестолковка гудит. Так-то, вроде, ничего. Глаз только заплыл слегка. Ну, глаз – известное, - думаю, - дело – не жопа, проморгается. Гудим дальше.

Но ты слушай, к чему рассказываю.

Короче, отгуляли мы. Бабки пропили. Потом, вроде, и в Харьков я съездил. Проходит дней десять.

Просыпаюсь утром рано. Тоже с бодуна. Башлей нет. И как-то вообще… не кругло мне. Ну, прям, как чувствовал…

Звонок в дверь. Открываю. Парень стоит. Так, моего же, наверное, возраста, чуть, может, старше.

    Вы, - говорит, - такой-то:

Кудряшов Павел Владимирович?

    Я.

    Ну, пойдем, - говорит, - Паша, - и удостоверение показывает: следователь,

уполномоченный Сергеев.

Я говорю: - А в чем дело?

А он: - Вы в «Шоколадке» такого-то февраля были?

    Обязательно, - говорю

    Драка была?

    Ну, была. И что теперь?

    А то, - говорит, - что плохо, Паша. Этот официант-то, Зыкин, которого ты

побил, - в больнице он до сих пор.

Ни хрена ж себе!

    И что, серьезно?

    Да нет, - он говорит, - не думаю. Но факт есть факт. И к тому же –

заявление…

А у подъезда уже УАЗ ихний. И привозят меня в 12-ое. Ну да, за памятником, где трамвайные пути…

Там их уже двое следователей: показания снимают. Все уже в натуре. Ну я рассказал, как было. Прям, как вот тебе. А Серегин этот, что меня

цапнул, он парень вообще ничего оказался. Другой, который с ним в кабинете, он, видать, злыдень тот еще. Молчал все. Карандашиком постукивал. А этот говорит:

    Да-а, все беды из-за этих мочалок! Я ж ведь, кстати, тебе, Павел, верю, что

они, халдеи, тебя первые отдуплили. И вообще у нас у самих давно на эту шушеру из «Шоколадки» зуб. Но пойми: они же тебя аккуратно сработали. На задах. Во дворе. Свидетелей никаких… А ты этого Зыкина – при всех… посередь зала… весь ресторан видел…

    Ну и что, - спрашиваю, - теперь светит?

    Так, 206-ая, вторая.

    Это «с откровенным цинизмом», что ли?

- Она, - он говорит, - но тут вот как: если ты тяжкие повреждения нанес, то дело автоматически возбуждается. А если «менее тяжкие», то только по заявлению пострадавшего. То, что там «тяжких» нет, это я тебе отвечаю. А остальное… Короче, закрывать мы тебя пока не будем. Но, - подписка о невыезде. До суда. А там – сам

смотри…

А чего смотреть-то? Домой вернулся, Гаврилычу рассказал. Он: - ой! да ты чего? да сдурели они там, что ли?

И, правду сказать, сам первый побежал в отделение – меня отмазывать, заступаться.

Но что заступаться-то. Ему говорят: - А вы сами, Лапин, при всем присутствовали? – Он говорит: - Присутствовал!

    Так что ж тогда за друга своего, Кудряшова, с самого начала не вступились?

    Так я ж, как его били, не видел.

    Ну раз так, то и молчите в большой свой носовой платок. Не свидетель вы.

Что делать? Я к мамашке. Она ведь у меня тогда еще, - помнишь, может, - сама в «Диете» работала. А там-то, ясное дело, торговля: все повязаны; какого-то мне адвоката состряпала, - самого, вроде, крутого.

Прихожу к нему на прием. Старикашка такой, еврей. Все ему сказал.

Он говорит: - Да-а, жаль, что никто не видел, как эти товарищи первыми на вас напали.

    А если б кто видел?


    Ну, тогда бы – другое дело совсем! Никаких бы заявлений на вас не было!

Они же, мало того, что группой, да первые, так еще – и на рабочем месте! Да что вы! Им бы в десять раз хуже вашего пришлось! Тогда бы у вас – только ответные действия, вроде обороны. Вообще, тогда бы – вы – сторона пострадавшая! Но кто же это видеть мог?

    А что же, извините, - говорю, - мне в таком случае присудят?

Он говорит: - Думаю, года три на стройках народного хозяйства с частичным удержанием заработной платы.

    Это что ж, «химия» что ли?

Он говорит: - Ну да, в народе это так называют.

    И ничего сделать нельзя?

    Нет, - говорит, - без свидетелей вам трудно будет. Или идите сами к своим

этим официантам: уговаривайте, чтобы они заявление забрали. Может сговоритесь, - заплатить там что надо будет…

Ну это уж - хрена лысого! Это что ж получается: они меня два раза по полной

программе катали, и я же еще буду в третий раз у них – в ногах валяться! Не-е, - думаю, - ладно. Химия – так химия. Хоть не зона. А вообще-то, как попадешь. Иной раз говорят, на химии – там хуже еще, чем в тюрьме… Ну, короче, бес с ним. Ждать стал. Суда. А что сделаешь?

И настроение такое поганое всю дорогу. Вроде ходишь, не трогает никто. Но эта-то туфта висит. Время идет. Думаю, уж скорее бы суд. Опять как-то с Лехой, с Гаврилычем ханки взяли. Я ему ситуацию рассказываю. Дернул он; задумался.

    Слушай, - говорит, - а у тебя же, вроде, в том доме, ну где «Шоколадка»,

подруга жила?

А действительно, у меня еще до той, харьковской, была подруга. И как раз из того самого дома. Я же говорю: он буквой «П» такой. Так она не в том углу, где дверь из «Шоколадки» гребанной, а в противоположном крыле, но тоже со двора.

Он говорит: - У тебя с ней как, с подругой-то? Она на тебя не шибко зла? Палкана не стравляет?

- Да вроде, нет, - говорю, - все

по-цивилизованному.

    Живет на каком этаже?

    На пятом.

    А окна куда выходят?

Говорю: - Из кухни, во двор, кажись.

    Значит, в принципе она видеть сзади, во дворе, драку могла?

    Наверное, да, - отвечаю.

Вот Леха и говорит: - Ты, вот что: бери ручку, бумагу. Побрейся, оденься

поприличней. И дуй в тот дом. Ходи по квартирам, да всем говори: я студент института; такого-то, мол, числа на меня во дворе вашего дома напали и избили. Судя по всему – какая-то шпана. Кажется, вышли из задней двери заведения «Шоколадка». Еще скажи: деньги отобрали! И это уже со мной тут – второй раз. Что это у вас за публика здесь бытует? И никто ли из вас, жильцов, такого-то числа чего-нибудь странного в окрестностях не видел? И вообще, скажи: собираю подписи, чтобы злачное заведение из этого дома убрать. Причем, ходи в будний день, в рабочее время. Чтобы там бабок всяких – пенсионерш базарных побольше было. Раз там в доме, внизу

гадюшник, то они все с радостью тебе такую бумагу подпишут. Хоть никто, конечно, ни хрена и не видел… А ты куда-нибудь в серединку, между всех подписей, вставь заявление своей этой, с пятого этажа, да пусть напишет: дескать, да, действительно, такого-то, проходя по двору в свой подъезд, или глядя там в окно кухни (квартира такая-то), видела, как кампания из нескольких граждан избивала молодого человека. И неси эту простыню в милицию. Пусть теперь те архаровцы сами подергаются.

Я говорю: - Да брось ты! Не проканает!

Он говорит: - Валяй, делай! Да не тяни! День по подъездам побегать лучше, чем три года отдыхать, пусть даже на химии.

И что ж ты думаешь? Я, хоть и сам не верил, что что-нибудь путное выйдет, но сделал все, как он говорил. Пошел по подъездам. Мне бабки там такого понаписали, на три «Шоколадки» бы хватило! И эта, Катька моя, раздухарилась – (ну, по правде-то, я и трахнул ее перед тем, как человека) – так она разошлась: «Да, - пишет, - именно того самого февраля, проходя через двор, сзади нашего (№26) дома на предмет

выноса мусора, видела, как пятеро молодчиков избивали около 18. 00 гражданина, очень похожего на Кудряшова Павла, который пришел теперь ко мне с вопросом. Били деревянными ящиками из-под стеклотары и ногами. Зверски. Готова дать кому надо необходимые показания».

Я маляву эту – раз, и своему Серегину в отделение.

Он посмотрел на меня так внимательно: - Хорошо, - говорит, - Павел Владимирович, приложим к делу. Идите пока.

И поверишь? – в тот же день все заглохло! Не помню, может, потом штраф какой заплатил. Но это так – по административному уже. А суда никакого вообще даже не было. Похоже, и впрямь, халдеям самим дергаться пришлось, чтоб все прикрыть.

Во как бывает!

Но, знаешь, иной раз я ту историю вспоминаю, и странное у меня такое какое-то чувство… Вот Леха-то, Алексей Гаврилыч, он, конечно, мужик головастый. И собственно, он же меня, получается, тогда отмазал. Его идея вся хитрая с квартирами была. Я что про интеллигента-то начал… Но все ж ведь сам в драку, там, в ресторане не

полез. И, кстати, потом мы с ним почти уже и не корешились. Да нет! не то, чтоб обидки какие. Даже на днях вот, в пивной, ну да, - тут, на кругу – столкнулись, по паре кружек вмазали. А, между прочим, теперь-то он тоже – того – крутой стал. В коже весь, постриженный так. Видать, пошли дела. (Да он и говорит: выставка у него в Берлине…) Но суть не в этом. Мы с ним до того еще разбежались. Вроде как, после той «Шоколадки» свербило все что-то… Хотя, я вот думаю: с другой стороны, - ну а влез бы он тогда, в кабаке, в драку, так, глядишь, нас бы обоих и усадили… В общем, хрен поймешь…

А? Харьковская? Та? Не-ет!… Ну, вскоре дела совсем другие пошли. Они ж теперь - сам знаешь, какие… А у меня – что? Как у латыша – хрен да душа… Вроде, говорят, за кооператора какого-то вышла.

А, вон и Вовчик! Ну, как оно, взяли? Где, в четырнадцатом? или в ларьке тут?…

Давай, мужики, - чтоб не последняя!

1994

Подмосковный базар


Все опять-таки случилось в злосчастном городишке. Армянин Артур и Славик из Вологды подрядились ремонтировать дом. Не помню, как я до них добрался. «Двадцать четверка» уже тогда была общими усилиями доведена почти до крайности. Стояла на приколе, обслуживая нужды только местного значения. «Укатали сивку крутые горки». Кстати, местность в этом районе действительно холмистая. Что определило ее самоназвание тутошними жителями в качестве «Подмосковной Швейцарии». Не знаю, как насчет настоящей Швейцарии (ходят зловещие слухи, что соответствующие поползновения нынче наблюдаются уже и там), но уж этот край «новые русские» за последние два-три года определенно облюбовали и начали обустраивать с большим тщанием, обычной безвкусицей и уже вошедшей в анекдоты финансовой безудержностью. На повороте в городок – импровизированный рынок стройматериалов: прямо с мощных дальнобойных грузовиков – резвая торговля. Тут и брус, и кирпич, и рубероид, и все, что широкой нуворишской душе угодно. Ну и цены – соответственно. А торгуют люди преимущественно с Кавказа.

Я, по

причине долгого отсутствия, понавез с собой водки. Артур особенно даже не пил, - боялся завестись. А мы со Славиком приобщились. Проснулся, по обыкновению, ночью. Жажда. Необходимость «прямого действия»… Взял на буфете ключи от «Волги». Славик тоже, оказалось, не спал. Доехали до ларька. Пить-то дальше и не собирались. Купили по паре бутылок пива. И стояли у машины: дышали свежим ночным воздухом осени.

Погромыхивая утробно музычкой, к ларьку подкатили две «девятки». Молодые и крепко поддатые люди что-то долго набирали у ларечника: шумно то ли препирались, то ли – напротив – приветствовались. Сразу после одна из машин с визгом и специфической местной лихостью – пробуксовочкой – рванула с места и умчалась в ночь. Другая, продолжая расточать из чрева звуки незамысловатой эстрады, (а кроме того, как стало вдруг слышно, - голоса пары девиц), - фыркала и никак не могла завестись.

    Эй, мужики, толкнуть не поможете? – обернулся к нам вылезший с

шоферского сидения рослый парень.

Не оставляя початых бутылок, мы подошли. В салоне, сзади действительно оказались две хихикающие девахи и молодой парнишка с очень красивыми и какими-то грустными чертами лица. Выходить из этих троих никто не стал. Впрочем, дорога здесь вела довольно круто вниз…

    Пацаны! Давайте с нами шампанского! – первый вновь обернулся к нам,

отставшим после того, как заведенная с нашей помощью машина резко рванулась вперед.

Хоть термин «пацаны» слегка покоробил, ну да Бог с ней, с гордыней… Я плюхнулся на свободное – рядом с шофером – сиденье; Славик облокотился на распахнутую дверцу. Шампанское так шампанское!

    Валерка, - представился тот, что за рулем. Ему было года двадцать два,

двадцать три. Здоровый, коротко стриженый, несколько передних зубов – золотые.

- А это Андрюха. - Он кивнул на сидящего сзади. – У него ноги…

Я не понял.

    Не ходят. – Пояснил Андрей с заднего сидения и грустно

улыбнулся.

    Парализованы, - продолжил разъяснения назвавшийся Валеркой, - мент

подстрелил. Поганый гад!

Вообще-то пьянствовать даже не хотелось. Но, собственно, какая разница –

пиво, шампанское… все одно с пузырьками.

    Как угораздило? На улице, что ли?

- Да в том-то и дело, - отозвался Андрей, - что прямо на дому. Уже год как. Да он бешеный. Сначала в ногу пальнул, а потом – лежачему – в позвоночник засадил…

    Он вообще-то и не мент даже, - вновь подключился Валерка, - ну, то есть,

ментом тоже работал, а так – просто убийца, киллер наемный. Он еще двоих – совсем пришил. Сейчас скрывается. В розыске.

После шампанского пригубили водки. Ребята угощали. Девчонки, - годков по двадцать, - подпевали магнитоле. Одна – черненькая – особенно живо покачивала плечиками в такт музыке.

    А покатили, что ли, к нам! – вспомнилось недогуленное нами со Славиком



веселье; да и захотелось отметиться ответным угощением.

Я гнал «Волгу» – снова мимо грузовиков с досками и греющихся у костерка кавказцев на повороте, - ребята на «девятке» – за нами. Извлекать из их салона и нести до дома парализованного Андрея оказалось определенным мероприятием, с которым, впрочем, силами трех здоровых мужчин вскоре справились.

Однако, по возвращении, особой тяги к продолжению гульбы у меня, по крайней мере, не обнаружилось. Чувствовалась усталость. Артур к столу так и не вылез. Валерка оказался шумным, заводным и бестолковым; девчонки то клевали носами, то болтали какие-то глупости. Выпили, потрепались. Воспользовавшись хозяйски- учтивым присутствием Славика, я сказал: - Не могу… Засыпаю… Пойду вздремну. Гуляйте, ребята, - и отвалил в маленькую соседнюю комнату. Слышал из-за стенки пьяноватые голоса, тосты, чушь; но заснуть так и не успел.

    Витек, Витек, слышь, давай щас со мной метнемся: я свою старушку

поставить должен, сигарет еще возьмем, а на

твоей потом обратно. – Это склонился надо мной неугомонный Валерка.

Черт тебя дери! Вернее, - меня самого! Очень было нужно разыгрывать

гостеприимство перед молодняком! Но ведь не гнать же теперь людей, самими только что приглашенных! Главное – Андрюшка этот… Да и Славик, судя по голосу из-за стенки, вполне подключился…

Мы снова куда-то ехали. Теперь уже я – следом за Валеркой. Далеко, за городок, к ржавым гаражам на пустыре, где я и не бывал раньше. Выгружали из его машины какой-то мотор, ставили ее саму в гараж. Катились назад – уже вдвоем на нашей…

Дома, засыпая на ходу, я вновь сразу юркнул в комнатенку и, кажется, на этот раз тут же задремал.

    Витек, Витек! Водка кончилась! – Снова Валерка!!! – Поехали возьмем, и

жратвы какой… Бабки есть!

    Вить! За водкой еще съездим, а ребята посидят пока… - ввалился следом

уже пьяноватый Славик.

    Слушайте, катитесь

сами. Ключи на буфете. Я сплю совсем, - буркнул я. Они

уехали.

Позже я слышал сквозь сон хлопки дверей, голоса, гитару…

…Утром, на столе в большой комнате, конечно, порядочный срач: недопитая

полувыдохшаяся водка в фаянсовых чашках; размокшие бычки в грязных блюдцах и жестяных пивных пробках; уже скукожившиеся ломтики сыра на тарелках, - в общем, как обычно… Можно было ожидать худшего. Обе девчушки дрыхли в одежде, обнявшись на большом диване. Тут, видать, их и настигли Бахус с Гипносом. Андрей сидел молча, как будто бы даже трезвый в единственном кресле, куда его еще вечером определили, дотранспортировав от машины.

    А Валерка?

    А черт его знает, - опять укатил куда-то… Славка тоже спит.

Славка-то Славкой, а вот то, что Валерка опять машину взял, на этот раз к тому

же и вообще не соблаговолив…

    Да он чумовой какой-то, - словно прочтя мои мысли, спокойно изрек

Андрей.


    Ты его хоть знаешь?

    Да видел, конечно. Здесь все друг друга знают. Но близко не корешились. Я

с ним первый раз года за два поддаю.

    Чем промышляет?

    А-а… Как все. На подхвате.

Я плеснул по двум чашкам остатки водки. – Андрей, скажи: у вас все, что ли, тут, в городе, бандиты?

    Многие. Ты ж пойми: промышленности никакой. Делать нечего. Работы нет.

Курортный центр… Ну и соответственно… А Валерка приедет сейчас, ты не думай…

И действительно, словно в подтверждение его слов, почти сразу послышался знакомый звук двигателя; а спустя пару минут золотозубый Валерка шумно ввалился в помещение. – Пацаны, а я вам свининки парной доставил и водочки! Шашлык делать будем! Витек, ты не сердись, что я «Волгу» взял: вы ж отрубились со Славкой, - спросить не у кого… Я и думаю: чего сидеть-то, - сгоняю на рынок, - башли есть… Девки, па-адъем! – При последних словах на диване

началось слабое шевеление.

    Ну, шашлык – так шашлык, ладно. Однако, где же по такому случаю цицаки

и вообще…

    Не понял, - удивился Валерка, и впрямь державший в руках увесистый кус

парного, и судя по краям, выглядывающим из облепившей его бумаги, - великолепного мяса.

    Цицаки – перец такой, кавказский, - знаешь? – острый очень. Да и лука нет.

Помидоров, кстати, тоже.

    Так о чем базар! Давай еще сейчас на рынок сгоняем!

Рынок… Базар…

Но тут оживился уже Андрей, - светлые глаза заиграли: - Ой, ребят,

действительно! Давайте поедем! Только ко мне, на Маяковку, подскочим, - коляску возьмем! Так погулять охота! А то я все сижу, сижу дома… Осто…ло уже все!

Девчонки окончательно прочухались. Славка же, напротив, все спал. Артур и вообще из своей каморки не показывался. Отходил, значит. Еще после позавчерашнего. У него, горного жителя, в

наших местах всегда похмелье трудное.

Мы заезжали в кирпичную пятиэтажку на Маяковке, стаскивали с Валеркой с четвертого Андрюшино кресло-каталку. Оказавшись удобно складным, оно удачно поместилось в багажник. Колесили по провинциальным улицам городка со многими еще сохранившимися деревянными домиками за дощатыми заборами. Брали пиво в ларьках. Вели попеременно. (Андрей с девицами на заднем). Даже и Андрею поводить дали, - я при этом пересел назад, его перетащили за руль, а дальше – Валерка жал на газ, сцепление, тормоз; Андрей крутил баранку.

Где ты, благословенное времечко – самые первые лихие постсоветские годики, когда долларов, наверное, за сто можно было при желании скупить целый городской квартал! Куда там! Цены на здешнем рынке сейчас раза в полтора выше московских! Про банальные захолустья типа Лос-Анджелеса уж вообще говорить нечего. Но зато ведь и есть на развале все, чего не захочешь: как на легендарных восточных базарах: красное… сочное, пахучее, кровавое…

Мы бродили по рынку. Валерка вел себя нагловато. Брал с ларьков

пригоршнями все, на что натыкался его уже слегка мутноватый взгляд. Он явно чувствовал себя тут среди приезжих, как правило эсэнгэшных, торговцев хозяином. Я плелся следом: что-то платя, неуклюже извиняясь, уговаривая его держаться скромнее…

    А почему нет! Ты чего, Витек! Что захотим – возьмем… Или кто тут

главные!

Радовал, правда, вид Андрея. Девчонки, подыгрывая ситуации, приосанились,

раздухарились. Хихикали и вдвоем толкали его кресло, в котором он восседал с гордым независимом видом. Как один разбойник в известном фильме про Флоризеля. Вскоре, однако, было порешено отправить обеих назад, к нам домой, доверив уборку вчерашней грязи на столе - и вообще… Дабы в дальнейшем, в процессе приготовления шашлыка не сидеть в хлеву. Остановили тачку. Определили в салон, заплатили водиле вперед. Наглый Валерка при этом не преминул наклониться к шоферскому окошку: - Доставишь в лучшем виде! Понял? Смотри!

Вновь мы куда-то ехали. По каким-то Валеркиным делишкам («да тут недалеко совсем! На минутку

заскочим…»). Все это, честно говоря, стало меня уже слегка утомлять. Я вел машину. – Все! Последнее заскакивание! Потом – сразу домой!

Вестимо, все обернулось иначе. Среди тех, вчерашних гаражей на пустыре, куда вновь потребовалось Валерке, я, катясь по развалу какого-то строительного мусора, наехал, должно быть, на доску с гвоздями. Колесо тут же с шумом спустило. Едрены пассатижи! И запаски в багажнике нет! Видать, Артур накануне вытащил…

    Не б.! Витек! Тут же автосервис рядом, а там свои все. Сейчас поймаем кого

– и туда. Нам ребята мигом все слепят!

В автосервисе столкнулись с местным молодым батюшкой. Батюшка классный.

В прошлом, кажется, фиановский физик, блестящий отпрыск известного московского семейства. Весельчак и кутила. Словом – золотая молодежь. Но – умница, всезнайка и – теперь – дядя серьезный. Пока Валерка суетился на счет колеса, - (его действительно завулканизировали нам в мгновение ока), - мы разговорились. И тут меня повело. Зачем-то я

весело стал пересказывать утренний разговор с Андреем… Знаю эту свою дурацкую склонность к болтовне. Когда сам чувствую, что гоню. И знаю уже, что потом придется ответить. Скоро. По-взрослому. Но… остановиться не могу.

    Интересно, чему вы так радуетесь, Виктор? – осадил батюшка.

    Да я не радуюсь… - замямлил я. – Просто ведь есть реалии мира… И в

любом случае, они лучше, чем их отсутствие… - (Тьфу! Самому стыдно!) Но словечки все выскакивают сами, замешанные, к тому же, на обилие уже повыпитого пива… - Мне один очень уважаемый дядя вещь сказал, по-моему, справедливую. Мол, ужасно, когда к тебе в дом могут запросто ввалиться бандюгаи. Но все равно, это лучше, честнее, чем когда – как раньше – те же бандиты приходили в форме, облеченные государственной властью, с ордерами…

    Не знаю, не знаю… - задумчиво отвечает батюшка, - впрочем, колесо ваше,

кажется, уже готово. Садитесь ко мне: подброшу вас до места вашего крушения…


Валерка рвался заплатить слесарям. Или – предлагал - просто принять халяву.

Что-то меня удержало. Как ни странно, я оказался тверд. Расплатился. Батюшка на своей (нехилой, надо сказать) иномарке довез нас до гаражей. Мы быстро поставили колесо. – Веди теперь ты, - сказал я Валерке, - тут твои места. Не то опять куда-нибудь въедем.

Вот снова ларек, выезд из города…

Стоп!

Круто затормозив, преграждает нам путь «девятка». Тут же, откуда-то справа, подлетает и вторая машина. «Жигуль». Из салонов высыпает стриженый народ. Один поджарый с угловатым лицом подходит к шоферской дверце и наклоняется к Валерке за рулем: - Здорово. Далеко собрались?

Я, сидя рядом, вижу, как валеркина рука ложится на ручку переключения скоростей и понимаю, что он хочет резко неожиданно сдать назад. Сам при этом что-то невпопад бормочет. Явно смешался.

    Руку со скорости! – гаркает поджарый и, всунувшись в открытое окошко,

выдергивает ключ зажигания.

– Ты к нам! А ты, - кивает он мне, - с ребятами поедешь. В «шестерку» садись.

    Да в чем дело-то? – пытаюсь примирительно разрешить ситуацию я.

    Садись, садись, - выговаривает сзади еще один, верзила без шеи. В

одутловатом лице – что-то от филина. Чувствую, дешевле не спорить. – Но этот, - говорю, - Андрей, он не ходит…

    Пусть остается. Разберемся.

В «жигулях» «Филин» садится за руль. Меня вталкивают на заднее. С двух

сторон «запирают» братишки.

    Машина чья? – хлопает на меня глазами в зеркальце заднего вида «Филин».

    Моя, - говорю. – Вообще-то не только. Но доверенность у меня.

    Куда ночью ездили?

    Да никуда не ездили! Выпивали мы. Ах да, - нет… ездили… с Валеркой

вон… Его какой-то мотор отвозили.

    У ребят деньги ты снимал?



    Да какие деньги… Вы чего!

    Обыкновенные. Двести баксов. Пили-то на что?

    Ну, у Валерки что-то было, у меня… Не считались…

    Давно его знаешь?

    Да, Господи! Вчера только и познакомились! Здесь вот, у ларьков.

    Значит, говоришь, с дальнобойщиков – черных – дань не снимал?…

До моего полупьяненького сознания начинает доходить смысл происходящего. Ну надо же. Так влипнуть с этим балбесом!

    Ядрена-матрена! – вскрикиваю я в сердцах. – Засранец!

    А что так нервуешься? – говорит сидящий справа. – Не снимал, так не

снимал. Сейчас подъедем – разберемся. Если все по-честному, так и волноваться нечего. Ну, врешь если, то уж – сам знаешь: местечко тебе одно на фашистский знак разнесем…

    Сам откуда? – вновь подключается «Филин».

    Из Москвы я. Приехал к

друзьям… С этими двумя, говорю же, у ларька

познакомились.

    А работаешь кем?

    Журналист. – Отвечаю, (решив почему-то не пускаться в долгие разъяснения

о своих переводческих и иных литературных изысках).

    Журналист… Вот и напиши там, в своей газете… Мы люди честные. Нам

чужого не надо. Но дальнобойщиков этих мы охраняем! И на нашей территории шакалить не пустим! Ни Валерку, ни хоть кого!

Ситуация разрешилась благополучно. (Для меня). Кавказцы у штабелей сразу признали Валерку. Про нас же с Андреем сказали, что видят впервые. Оставив нас в «Волге», но забрав ключи, «Филин» со товарищи возили Валерку куда-то на разборки. Через полчаса вернувшись, бросили мне на сидение ключи. Оставили на обочине и опущенного раздолбая. Я сел за руль.

    Может, я поведу, а? – робко начал было присмиревший Валерка.

    Да иди ты!…

    До чего добазарились? –

спокойным голосом встрял Андрей.

    Да, - говорят, - мы тебе автосервис откроем. Будешь слесарить, а половину –

нам. Не знаю, может и правда пойти. А? Как думаешь? И, - говорят, - не дергайся! Ты нас знаешь, - все равно найдем.

    Да, - говорит Андрей, - я этого, поджарого, Кольку, знаю хорошо. Машется

он классно! Видел.

По возвращении домой, у забора мы встретили беспокойного Артура. – Э, слушай, Витя, Витя, сейчас звоныли: началнык приэзжает. Сварачивайте, давайте, гулбу всю…

    Да уж свернем, ясен перец!

    Клучи давай мне. Я рэбят по домам отвезу, а вы тут со Славой уберите

хоть… Дэвушек я отослал…

    Что ты там плел про начальника? – спросил я его, когда он вернулся.

    Да спэциално я, - надо ж их было как-то выпроводить…

Утром я уехал. Кроме обирания «чужих» кавказцев-дальнобойщиков, Валерка,

как

выяснилось, умудрился ночью еще и задеть на нашей машине чью-то иномарку. Его я больше не видел. Говорят, он вообще исчез. Однажды звонил Андрей. Разговаривал с ним Артур, и сказал, что Витя, мол, в отъезде. Не вернется долго. Что, кстати, было правдой. Выполняя наказ братишек, честно все пишу. Так сказать, пытаюсь «ответствовать за базар».

1996